Сумка с миллионами - Страница 35

Я наблюдал, как они стояли, то наклоняя, то поднимая головы, повторяя слова молитвы. Я видел Рут. Она стояла спиной ко мне, опустив голову. Наверное, Рут плакала. Священника было не видно за храмом.

Я стоял у окна до тех пор, пока не закончилась служба и люди не стали расходиться. Я посчитал, сколько человек пришло попрощаться со стариком. Оказалось, что всего семнадцать, включая водителя катафалка и священника. Эти люди посвятили свое утро памяти Дуайта Педерсона, приехали на кладбище, чтобы поддержать его вдову и выразить свою скорбь по поводу его смерти. Все эти люди думали, что Педерсон погиб из-за несчастного случая, что он не справился с управлением снегоходом, упал в ледяную реку и сломал ногу, два ребра и проломил череп. Да и туго завязанный шарф тоже сыграл свою роль.

Только Джекоб и я знали правду.

Теперь, я не сомневался, что все будет хорошо. С каждым днем я постепенно буду забывать о том, что произошло, время будет сглаживать все острые углы в моей памяти. Педерсона похоронили, даже не делая вскрытия; самолет теперь лежал под снегом, и наши следы вокруг него были навечно стерты с лица земли.

Пожалуй, самое большое облегчение я испытал тогда, когда понял, что по-прежнему считаю себя честным и добрым человеком. Раньше я думал, что то, что произошло в парке, должно было изменить меня, повлиять на мой характер, что вина и страх будут мучить меня, изменять мое сознание и образ мыслей. Однако ничего этого, как ни странно, не произошло. Я остался тем, кем был всегда. Смерть Педерсона для меня стала чем-то похожим на деньги, в том смысле, что они всплывали в моей памяти, только когда я сознательно думал о них, а когда этих мыслей не было – мне казалось, что этого прошлого вовсе не было. Мою повседневную жизнь эти мысли и воспоминания никак не изменили. Просто надо было пореже вспоминать обо всем этом, тогда прошлое никак не вторгалось в настоящую жизнь, и это был ключ к моему спокойствию.

Я верил в то, что случившееся в Новый год, стало каким-то исключением, аномалией, которую можно объяснить только тем, что я оказался в экстремальной ситуации, изменить которую было не в моих силах. Соответственно, мне ничего не оставалось, как принимать решения, соответствующие этим обстоятельствам, а не реальной, обычной жизни. И теперь, с таким отношением к происшедшему, мне было гораздо проще жить с этим грузом прошлого, более того, мне даже начало казаться, что мои поступки вполне можно простить и оправдать. Только было ли так на самом деле…

Да, несмотря на все мои рассуждения, страх у меня все еще был. Но он не был связан ни с возможностью того, что меня могут поймать, ни с деньгами, ни с воспоминаниями об убийстве… страх мой был связан с Сарой. Поймет ли она меня? Сумеет ли простить то, что я сделал?

Стоя около окна, я продрог. С наружной стороны рама по периметру была проклеена специальной утеплительной лентой, но в некоторых местах она уже порвалась. Так что щелей было довольно много, и из окна сквозило.

Я смотрел на похоронную процессию и на кладбище. Прежде чем уйти, все по очереди подходили к Рут Педерсон и обнимали ее. Мужчины обменивались рукопожатиями. В конце концов все разошлись по машинам. Я знал, что сейчас они поедут в дом Педерсона на поминки, будут сидеть за большим деревянным столом на кухне и есть запеканку из риса, салаты, холодные нарезки и жареную картошку. К столу подадут и разные горячие напитки – чай, кофе, горячий шоколад, а на десерт хозяйка, наверное, приготовит фруктовое желе, морковный пирог и шоколадное печенье. Рут будет сидеть во главе стола, одетая во все черное, и наблюдать, как все едят, следить за тем, чтобы на столе всего было в достатке. За столом будут говорить о покойном, вспоминать его добрые дела, а Рут будет тихонько улыбаться в ответ. Потом гости помогут хозяйке убрать со стола и вымыть посуду… Потом все разъедутся по домам… а Рут останется одна… одна в пустом и темном доме. Совсем одна.

Мое воображение совершенно ясно рисовало себе эту картину. Я представлял, как гости разошлись… и Рут осталась наедине со своей болью и горем… Как ни странно, думая об этом, я не чувствовал никакой вины или угрызений совести, все эти мысли казались мне какими-то абстрактными, не имеющими прямого отношения ни ко мне, ни к моей жизни. Хотя ведь это я отнял у нее мужа… я должен был чувствовать хоть что-то. Однако я понимал, что просто не смогу дальше жить, если меня будут мучить подобные чувства, поэтому предпочитал даже не допускать мысли о них.

Я закрыл жалюзи, допил кофе и выбросил пустой одноразовый стаканчик в мусорную корзину. Потом я сел за стол, включил лампу, достал ручку и принялся за свою работу.

Вечером по дороге домой, я сделал большой крюк и проехал по парку. Я объехал вокруг него пару раз, потом повернул и поехал вдоль его южного края.

На улице уже стемнело. Я ехал с включенными фарами и внимательно смотрел на обочину дороги, пытаясь найти наши следы. Но, к счастью, я ничего не обнаружил. Все следы, которые мы оставили после себя, снег покрыл белоснежным ровным одеялом.

Когда я проезжал мимо фермы Педерсона, я увидел, что в доме горел свет. Колли сидела на крыльце. В этот раз собака не залаяла, она просто приподнялась и настороженно проследила взглядом за моим фургоном, проехавшим мимо дома к мосту.

Прошла неделя. За это время я два раза разговаривал с Джекобом по телефону и ни разу не видел его. Оба эти разговора были краткими, мы говорили о Педерсоне. Мы успокоили и уверили друг друга в том, что наш план сработал и все прошло гладко. С Луи я не общался.